Мы вчера убили послезавтра - Страница 38

— Дима! Я тебя боюсь! Ты говоришь страшные вещи. Белоруссия ужасная страна. Она же тоталитарная. Там диктатура, Дима!

— Тебе не все равно? Да и нет там никакой диктатуры. Зато есть бесплатные больницы и никакой стерилизации. И ты пойми, там тебя наши лечить будут. Они же нам роднее, чем эти оккупанты американские!

— Дима! Мне не все равно! Диктатура это очень плохо! Я не хочу, чтобы меня лечил кровавый режим! Я лучше умру!

— Умрешь. Такими темпами все умрем. Причем дураками умрем. Какой кровавый режим? Нет там никакого кровавого режима. Там вообще все здорово!

— Ты так говоришь, потому что ты там не был. Вот нам в школе на уроке согласия рассказывали…

— Да сидел я на этих уроках согласия! И по основам толерантности у меня пятерка! Ты пойми, школа это одно. Это пропаганда. А я видел как агенты из "1000 Правых" людей убивают! — Не выдержал и прервал ее Дима. И тут же понял, что сболтнул лишнего. Глаза Олеси расширились от ужаса. Она смотрела на него так, как будто бы Дима только что вернулся из лепрозория, где провел пару месяцев, а сейчас предлагал почесать ему спинку. Она медленно пятилась от него и не отводила от него глаз. Дима не замечал состояния Олеси и распалялся все больше:

— А потом я белорусов встретил. Нормальные ребята. Я им помог, а теперь они помогли нам. Они тебя вы-ле-чат! Вот гляди!

Дима достал конверт, раскрыл его. Вытащил паспорт с билетами и протянул Олесе. Шок, который она испытала, увидев свое фото на паспорте с чужой фамилией не передать. Она беспомощно смотрела на то на паспорт, то на Диму. Потом собралась с силами и спросила:

— Дима, что ты для них сделал?

— Ну, понимаешь… Долго объяснять.

— Они тебя завербовали, да? Дима, милый, надо покаяться. Пойдем вместе! Мне тоже надо покаяться, ты же это все из-за меня затеял. Вот увидишь, мы покаемся, и нас обязательно простят. Мы будем каяться, пока не простят!

— Да не будем мы каяться.

Дима понимал, что поезд уходит все дальше и дальше. Он изо всех сил цеплялся за него, но шансов удержаться не было. Олеся была потрясена и шокирована.

— Как не будем? А как с этим жить? Дима, ты же предал Родину. Я помню на семинаре нам говорили… помнишь семинар по противодействию диктатуре? Его еще такой милый мужчина из Польши проводил? Он так и сказал, покаяние единственный способ избавиться он стыда за содеянное.

— От какого стыда? Я ничего плохого не сделал. Мне не стыдно!

— Как не стыдно? Да ты посмотри на эти билеты. Дима они же на самолет, который в Минск летит!

Она уже отказывалась понимать происходящее. Дима предал Родину. Дима связался с белорусами. Дима стал говорить ужасные вещи про американцев. И ему не было стыдно. Она вдруг все поняла. Это был другой Димка. Это вообще не Димка был. Это был какой-то монстр, а не человек. У него были непонятные друзья, он подвергал сомнению авторитет американских врачей, и что самое страшное, он не хотел каяться. Сейчас, когда она, его невеста, предложила ему ради их светлого будущего бросить все и покаяться, он отказался. Это был не Дима, это было чуждое чудовище, под внешностью Димы на какое-то время обманувшее ее и втершееся к ней в доверие. Олеся это поняла отчетливо и вопреки ожиданиям, это не принесло ей той боли, о которой она с ужасом думала и к которой готовилась.

Как в детстве, когда они с мамой полдня искали пропавшего котенка Кузю, она рыдала, боялась, что с Кузей что-нибудь случиться, а потом пришла соседка и сказала, что Кузю съел ее доберман. Соседка вернула бантик с Кузиной шеи и в качестве компенсации преподнесла Олесе торт. И она вспомнила, как за одну секунду боль прошла, потому что пришло понимание того, что ничего не вернуть. Кузи больше нет, и значит, плакать смысла не имеет. Слезы высохли сами собой. Они сели пить чай с тортом, соседка весь вечер извинялась за добермана. Как-то сама собой с того чаепития началась жизнь без Кузи.

А сейчас у нее начинается жизнь без Димы. Димы нет, его съел монстр. И не надо слез, надо купить торт и попить чаю. Ведь ничего уже не вернешь, Димы то больше нет. Вместо Димы на нее смотрел какой-то посторонний человек.

— Молодой человек, разрешите! Мне идти надо! — С этими словами она отстранила Диму, бросила конверт с билетами и паспортом на асфальт и медленным, но одновременно очень ровным и четким шагом пошла в сторону метро.

Дима не бросился ее догонять. Он уже знал, что это бесполезно.

Охота на охотников

Дима не помнил, как он доехал до дома. Не помнил, как оказался в квартире. В отличие от Олеси он не был готов к такому молниеносному расставанию. Да он ведь ради нее жизнью рисковал, а все оказалось зря. Зря, зря, зря! Дима чувствовал, как внутри него закипала ненависть. Но ненависть эта не была направлена на Олесю. Она была не виновата, ее сделали такой. Дима ненавидел тех, кто вкладывал в головы леровцев все это дерьмо про покаяние! Тех, кто восхвалял либеральные права. А на самом деле у граждан ЛЕР было одно право — либерально сдохнуть, по возможности не причиняя никакого беспокойства окружающим. Встретил бы он Глеба пораньше, узнал бы от него про всю эту муть, которая в ЛЕР творится, может тогда удалось бы и Олесю спасти.

Забыл. Глеб. Надо его предупредить, что Олеся не едет. Да какого черта, Димин исход на обетованную белорусскую землю тоже отменяется. Ведь ему ничего не оставалось, как остаться в ЛЕР, проломить башку Эдику и смирится с тем, что у них с Олесей никогда не будет своих детей.

Для передачи друг другу сообщений они с Глебом договорились использовать электронную почту. Глеб дал Диме адрес, который круглосуточно проверялся его сотрудниками. Использовать для связи, к примеру, телефон было бы во много раз опаснее, так как "1000 Правых" физически не могли контролировать сотни миллионов адресов электронной почты. А вот прослушка телефонов удавалась им на ура. Тем более что операторами сотовой связи были только иностранные компании, деятельность которых больше напоминала шпионскую, а не коммерческую.